В чем состоит задача философии? Издавна считается — объяснить мир, дать представление о человеке и его месте в мире. Темпераментный Карл Маркс был уверен, что пришла пора мир изменить. Харьковские ученые, кандидаты философских наук Яна Боцман и Дмитрий Гордевский миры придумывают.
На совместном счету двух философов — они печатаются под общим псевдонимом Александр Зорич — уже шестнадцать романов, действие которых происходит в альтернативных мирах. Они занимают сейчас первые строки в рейтингах, и, по слухам, ведутся переговоры о съемках фильма. Судя по всему, философы, которые миры сочиняют, интересуют нынче народ несравненно больше, чем философы, которые миры объясняют. Как бы ни называл Александр Зорич свои книги — романтическими и страшными сказками для взрослых, футуристическими авантюрными романами или альтернативной исторической драмой, — в сущности, он составляет, зашифровывает и посылает миру послание, message о возможности жить более яркой, насыщенной и полнокровной жизнью.
Как соотносятся сочиненные авторами миры с реальностью? Чем привлекают их игры с виртуальными героями в виртуальной действительности? Могут ли философские концепции, рожденные в тиши кабинета, изменить ход событий? Я задала эти вопросы Александру Зоричу, однако соавторы отвечали по-разному и распались на эмоциональную Яну и безупречно логичного Диму.
Остается загадкой — как только ухитряются они много лет писать вместе? Но это не единственная загадка Зорича, фантома, заставляющего читателя верить в существование их фантомных миров.
Биография — это тоже сюжет для романа
Биография соавторов тоже может послужить сюжетом романа, в основе которого лежит философская проблема двойничества. Мало того что при ближайшем рассмотрении Александр Зорич оказывается Яной и Димой. Так еще и Яна при более близком знакомстве распадается на философа и программистку, а Дима — на философа и математика. В то же время их биографии настолько сходны, что единый псевдоним — это всего лишь признание сложившейся общности.
Так, Яна училась на инженера-программиста, но параллельно устроила себе «вторые университеты». Ходила на семинары и лекции по философии, читала книжки по философии, этнографии, психологии, ориенталистике, благо, еще со времен школы знала японский, немецкий и английский языки. И не успев получить диплом программиста, стала аспиранткой кафедры теории культуры и философии науки Харьковского национального университета, а еще через три года защитила диссертацию с манящим названием «Дзен-буддизм в европейской культуре». Попутно получив и собственно философское образование при кафедре философии ЮНЕСКО.
Дима по базовому образованию — математик, но в аспирантуру поступал по специальности «Философская антропология и философия культуры». Специальность выбирал, как он сам признается, «исходя из пламенной любви к истории Античности и Средних Веков», поскольку считает, что в наши дни исследователь этих эпох чувствует себя свободным именно под личиной культуролога, а не традиционного историка. Под мудреным названием его диссертации «Девиантное мышление как фактор культурной динамики» кроется эссе о западноевропейском христианстве и околохристианских ересях.
Они родились в один год, выросли в одном дворе, жили в одном подъезде, ходили в один класс и в одну музыкальную школу, оба сменили первое образование — математика и программирование — на философию, почти одновременно защитились, работают на одной кафедре, в одном университете, обе диссертации были посвящены религии. При этом они не муж и жена, хотя многие читатели уверены в обратном.
- Мы — исключение, — говорит Яна. — Хотя знаем, что в дружбу между мужчиной и женщиной люди сейчас не верят. Впрочем, как и во все времена, если судить по «Запискам у изголовья» одной из моих любимых писательниц, японской фрейлины Сэй-Синагон, жившей в XV веке.
Миры, в которых хочется заблудиться
- Почему, на ваш взгляд, современного образованного человека привлекает игра в придуманные альтернативные миры, наполненные волшебством, магическим действом?
Дима: — Магия привлекает и будет привлекать, потому что она существует и действует. Наука и магия — это две различные формы знания об устройстве мира и о воздействиях на мир. Магия обычно пользуется языком метафор и качественных соотношений, наука — языком цифр и количественных отношений. Магия тяготеет к тому, чтобы быть эзотерическим искусством, а наука, напротив, стала светской, сферой культуры. В XVIII-XIX веках Европу «перекосило» в сторону науки — но не следует забывать, что подобного перекоса тогда не наблюдалось ни в Индии, ни в Китае, вообще нигде больше.
Когда в XX веке стало ясно, что наука поставила мир на грань глобальной катастрофы, но при этом едва ли смогла осчастливить даже «золотой миллиард», о незаслуженно забытой магии вспомнили и она сразу же проявилась в десятках различных жанров. Одним из них стала фэнтези. Лично мне — и как философу, и как человеку, отягощенному духовными и физическими проблемами, — магия исключительно интересна. Я не имею в виду черные европейские «шутки» с восковыми фигурками и рисованием красных пентаграмм. Интерес представляют восточные и мезоамериканские энергетические концепции человека и мироздания, позволяющие, как минимум, повысить общее «качество жизни» отдельно взятого человека, укрепить здоровье и придать дополнительный импульс творчеству. С другой стороны, магия предоставляет писателю множество ярких образов и новых правил сюжетной игры — как можно пройти мимо?
Яна: — Даже в коммунистические, псевдоатеистические времена магические ритуалы использовались активнейшим образом. Например, парады на Красной площади были организованы как однозначно магическое действо — вождь стоял на возвышении, дружина располагалась внизу и демонстрировала свою «крутизну» громкими криками и ритмичными движениями. Или, например, мумия Ленина в Мавзолее — чем это не некромантия, чем не вуду? Что же касается фигуры мага, которая для фэнтези является ключевой, с этим сложнее.
С отчуждением человека от природа личностей подобного «энергетического уровня» на единицу населения становится все меньше, а потребность в «магах», то есть мужественных и способных принимать рискованные, порою этически неоднозначные решения личностях, осталась. Особенно сильна тоска по лидерам такого рода у молодежи. Именно этой потребностью и подпитывается жанр фэнтези. Можно даже сказать, он на ней паразитирует.
- Значит, все дело в разочаровании в науке, прогрессе и так далее?
Яна: — Уже сейчас многим очевидна ущербность апологетики технического и социального прогресса. Думаю, что жизнь наша мало-помалу дрейфует от прогрессистских обольщений к средневековой простоте, к позитивному Новому Средневековью, о котором писал еще Бердяев. Полагаю, на подходе новая, посттехнологическая эра, эра возвращения к биоэтике, к простоте отношений, к природе, к исконным религиозным ценностям. А фэнтези помогает этот процесс осмыслять, готовиться к нему.
Дима: — Наша пресная повседневность требует острых приправ. Космическая фантастика — это горчица. Киберпанк — соус чили. Фэнтези — душистая смесь вроде сухой аджики. Если же рассуждать в философских терминах, то сейчас культура переживает острый кризис маскулинности и феминности, хотя на Украине и в России этот кризис выражен слабее, чем в США, например. Так или иначе, мужчине сейчас тяжело чувствовать себя Героем и Любовником, а женщине, соответственно, не менее трудно ощущать себя Героиней и Возлюбленной Подругой. Ну, а фэнтези поставляет прекрасные образцы и того, и другого.
- В отличие от обычного человека вы можете видоизменять реальность по своему усмотрению. Что именно вы меняете?
Яна: — Целые слои реальности. Например, «воюем» с ее технократическим аспектом. Если говорить о роли личности, то в наших романах, в отличие от обычной жизни, конкретная личность может сделать очень многое для своего отечества, для своего мира, для себя. Мы ведь пишем «героические» тексты. Людям приятно чувствовать себя героями. А реальность редко предоставляет им такую возможность.
Дима: — Наши авторские, рукотворные миры ярче и интереснее, но едва ли лучше. Просто мы пишем свои миры крупными, контрастными мазками, в то время как наш мир весь исполнен в полутонах, да еще и затуманен повседневностью.
Философия плюс литература равняется…
- Какие основные «страсти», на ваш взгляд, движут людьми?
Дима: — Философский экзистенциализм XX века дает весьма внятный ответ. Это любовь, страх и переживание одиночества. Такие чувства и качества души, как ненависть, зависть, сопереживание, тщеславие, альтруизм, мизантропия и множество других являются либо комбинациями, либо следствиями трех названных «страстей» или, пользуясь профессиональным языком, «экзистенциалов».
Яна: — Я думаю, что основная страсть человечества — развлекаться. Вторая — как можно меньше думать и решать. Ну, и третья — страсть к продолжению рода. А такие «классические» романные страсти, как честолюбие, желание любить, познавать, мстить и повелевать, в современном мире проявлены довольно слабо. Девяносто процентов населения любой «развитой» страны больше всего на свете любит, увы, смотреть телевизор.
- А ваши герои?
Яна: — Наши герои, как правило, крайне влюбчивы, крайне честолюбивы и ужасно любознательны. «Низменные» страсти — а именно жажда удовольствий, азарт и похоть — им, как правило, тоже не чужды. Нередко ими движут страх или инстинкт самосохранения.
Дима: — Однако тут есть тонкость. Я, будучи человеком из плоти и крови, постоянно нахожусь во власти сложной композиции чувств-полутонов. Но обычно фэнтези не терпят такой сложности, здесь на первый план должны выйти обнаженные экзистенциалы и их ближайшие производные. Ненависть, метафизический ужас перед потусторонним, демоническая жажда власти, плотская страсть, тщеславие воина, любовь — в общем, сильные чувства сильных людей. Как у Софокла или, скажем, у Виктора Гюго.
- Что же такое любовь?
Яна: — Жертвенное, самоотверженное чувство, а не синоним «привязанности», как сейчас. Любовь в современном мире чрезвычайно редка, даже самая обыкновенная, при постоянной занятости у людей попросту не остается энергии.
Дима: — Сейчас любовь на 80 процентов есть продукт социального конструктивизма и только на 20 нечто подлинное. Культурные установки и веления социума постоянно тащат Человека куда-то мимо конкретного Другого в область достаточно абстрактных категорий. «Работай! Иначе не выплатишь кредит за свой дом». «Посмотри телевизор! Иначе не узнаешь о новых убийствах в Афганистане». «Вожделей к Сидни Кроуфорд! Она — эталон плотской красоты». Тысячи подобных императивов создают духовный климат в каждой отдельно взятой голове, а в совокупности таких голов — миллиарды. Что остается от любви под таким прессингом к 35 годам?! Поэтому мы заставляем своих героев влюбляться и переживать свою любовь так, как сейчас, возможно, просто не умеют. Пытаемся заново научить наших читателей любить.
- А какие мыслители составляют, на ваш взгляд, цепочку, ведущую из глубины веков к Новому Средневековью?
Яна: — По количеству социальных потрясений список возглавляют, конечно, Маркс с Энгельсом. По «индексу цитируемости» лидером будет Зигмунд Фрейд, который первым вскрыл и продемонстрировал механику темных сторон человеческой личности и ввел язык для анализа психики. Для двадцатого века это было огромным потрясением. Древний человек, впервые увидевший свое отражение в зеркале, поразился, наверное, не меньше. Одна из самых ярких фигур восточной философии — древнекитайский мыслитель Конфуций. Его учение настолько потрясло древних китайцев, что в 555 году его обожествили. Кстати, в Китае до сих пор очень почитаемы потомки Конфуция — потомки в шестьдесят пятом (!) колене.
Дима: - Думаю, это Аристотель, Августин Аврелий, Фома Аквинский, Кант, Ницше и Гуссерль. Аристотель первым в европейской традиции показал, что такой туманный предмет, как метафизика, может быть подчинен рациональной логике, и открыл возможность строить доказательства существования Бога и рассуждать о его атрибутах. Августин был первым последовательным интерпретатором Нового Завета — европейское христианство, по большей части, религия не Христа, а Августина. Фома довел до совершенства дело, начатое Аристотелем, завершив средневековую схоластику. Его философская концепция смогла подтолкнуть Европу от чистого созерцания Бога к созерцанию, а затем и изучению природы. В официальной доктрине Фомы, получившей название томизма, берет начало вся наука Возрождения и Нового Времени.
Канту принадлежит гениальная интуиция об относительности пространства-времени и разворачивание этой интуиции в достаточно убедительную концепцию. А главное, Кант положил конец чистой европейской метафизике, то есть фактически свел на нет и Аристотеля, и Фому. Ницше в комментариях не нуждается — хотим мы того или не хотим, с ним соотносится вся новейшая философия и не только философия. Фактически Ницше сделал возможными и психоанализ, и культурологию, и много других дисциплин XX века. Ну, а Гуссерль, скажем так, подарил западной цивилизации надежду, что она сможет расхлебать кашу, заваренную Аристотелем, Августином, Фомой, Кантом и Ницше.
- В каком из придуманных вами миров вы хотели бы жить?
Яна: — Ни в каком — не хватило бы мужества и личной силы. Во всяком случае, для того, чтобы жить там в качестве героини.
Дима: — Меня вообще не тянет за пределы этого мира. К радикальному эскапизму я не склонен. Но если бы нам взаправду предоставили возможность сотворить или преобразовать мир, мы бы, пожалуй, взялись за это дело. Жаль ведь упускать такую возможность — второй раз не предложат! И это был бы мир, который ДЕЙСТВИТЕЛЬНО может спасти красота.
…Так что такое романы Александра Зорича?
- Это бегство от жизни, — уверен маститый критик постарше. — Не отрицаю, чтение романов Александра Зорича не самый самый худший вариант. И все-таки это занятие сродни наркомании. Тоже своего рода зависимость, и весьма опасная. В длинной череде торговцев «опиумом для народа» этот сочинитель стоит отнюдь не в самых последних рядах. Его романы — это всего лишь сладкий яд выдуманных миров, сфабрикованный для удовлетворения ложных потребностей слабых душ. Как писал Беранже, «честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой». И пусть не смущает вас прекрасный художественный язык его книг и обманчивая красота его героев — лучшие сорта опиума тоже когда-то были яркими цветами мака.
- Нет-нет, это призыв к счастью, — не согласен критик помоложе. — Смелость, красота, изящество — все, чего так не достает нам в наших буднях, есть в романах Александра Зорича. А может быть, наши будни не так уж и серы, и проблема в том и состоит, что прагматизм надел шоры на наши глаза? И романы просто помогают нам увидеть привычный мир таким, как он есть, — прекрасным и яростным? Почувствовать себя героем, несущим ответственность за свое счастье и за свое несчастье. Разглядеть в себе силы противостоять и бороться, любить и ненавидеть — искренне и яростно. Книги Зорича дают нам возможность прожить историю человеческой культуры в своем воображении и найти затем в настоящем наше подлинное «я».
