"Семейным сходством будь же горд!.."

Беседу вела Л.ЧЕРКАШИНА • 16 декабря 2017
Всех почитателей своего великого прадеда строго делит на две категории: пушкиноведов и пушкиноедов. Наверное, так оно в жизни и есть.

    Григория Григорьевича Пушкина я знаю со дня его семидесятилетия, вот уже четырнадцатый год. Это удивительный человек. Мудрец и великий насмешник. У него прямой и бескомпромиссный характер, и он не любит менять ни убеждений, ни привычек, ни друзей.

    Он — единственный из ныне живущих правнук поэта. И смею утверждать — любимейший. Во-первых, родной дед Григория Григорьевича, храбрый генерал Александр Пушкин, был любимым сыном поэта. Во-вторых (или тоже во-первых?), свою жизнь Григорий Пушкин прожил честно и достойно, не запятнав имени великого прадеда.

    Правнук поэта не нарушил ратных семейных традиций и продолжил воинскую эстафету рода Пушкиных: воевал на фронтах Финской и Великой Отечественной.

    «Мой правнук просвещенный...» Быть может, и для него Пушкин так яростно отстаивал честь своего рода от всяческих нападок. Оказалось, что и в наши дни пушкинский род нуждается в защите. Появилось немало самозванцев, подобно лианам опутавших мощное родовое древо.

    По родству Григорий Григорьевич — самый близкий к Пушкину человек. Никто не знает, каким был бы Александр Сергеевич в старости. Правда, однажды поэт изобразил себя в преклонных летах. И теперь, когда я вижу этот пушкинский профиль, кажется, что поэт нарисовал не себя, а своего будущего правнука...

    Он не очень-то словоохотлив, хотя знаю, что его рассказов хватило бы на несколько толстенных книг. Слава Богу, я застала Григория Григорьевича в его московской квартире в добром здравии. Не стала скрывать, что хочу взять у него интервью для «Очага», журнала, ему хорошо известного. Ведь на его страницах не раз рассказывалось о пушкинском древе: судьбах потомков великого поэта.

    Григорий Григорьевич, Вы родились в Нарве 19 декабря, как раз на Николу-зимнего. А нарекли — Григорием...

    — Все просто. Брат Николай в семье уже был. Когда я родился, отец зашел в больницу поздравить мать с новорожденным, а она ему так жалобно и выговорила: «Гриша, опять мальчик...» Врач рассмеялся: «Ну, быть ему Григорием!» Отец спорить не стал, ведь это наше имя, родовое. Идет еще от основателя фамилии Григория Пушки, жившего в XIV веке. И дед мой, старый генерал, обрадовался, что внука Григорием назвали.

    — Александр Александрович Вас видел?

    — Я деда точно видел, только в перевернутом виде... Меня младенцем родители привозили ему в Москву на показ. На белый свет я появился в декабре 1913 года, а он умер в июле 1914-го. Так что встреча состоялась.

    — Что из детства Вам запомнилось?

    — Ну, детство-то, оно долгое и счастливое. Жили мы большой семьей в Лопасне, старинном имении Ельчиковых. Его бывший владелец генерал-майор Н. И. Васильчик герой войны 1812 года, передал своим внучкам, двоюродным теткам отца, сестрам Гончаровым. Они были дочерьми Ивана, старшего брата Натали.

    — Я читала, что Ваша матушка Юлия Николаевна оказала пушкинистам огромную услугу: в годы гражданской она на крыше вагона с мешочниками добралась до Москвы и передала пушкинский дневник в Румянцевский музей.

    — Насчет крыши это, конечно, фантазии. А добраться до Москвы в девятнадцатом, да еще барыне, по тем временам подвиг.

    — А как дневник Пушкина оказался вЛопасне?

    — Первым хранителем дневника был мой дед Александр Александрович, потом семейная реликвия перешла к его сестре, старшей дочери Пушкина — Марии Александровне Гартунг. Перед смертью она передала дневник моей тетке Анне А\ександровне Пушкиной, а та, в свою очередь, отдала моей матери.

    — Какие-то пушкинские рукописи хранились в Вашем доме?

    — Почти все документы, письма поэта находились у моего деда. Когда он перевозил из Каширы в имение Бронницкого уезда Московской губернии рукописи своего отца, то сундуки на временное хранение были оставлены у Гончаровых, в Лопасне. Позже он их забрал. А один каким-то чудом остался.

    Помню, в детстве с приятелем Лешкой Ларичевым на чердаке дома нашли черную шкатулку. В ней было много бумаг, исписанных размашистым почерком. Оказалось, что это пушкинские рукописи.

    А вот мой брат Николай, тот прославился. Надо сказать, что тетки Гончаровы были большими любительницами канареек. В Полотняном Заводе, родовом гончаров-ском имении, даже своя особая школа канареечного пения была. Известно, что Пушкин птиц тоже жаловал — может, канарейки по доброй памяти услугу ему и оказали?

    Дело было так. Николай, тогда ему шел десятый год, заметил в клетке с канарейками, что стояла в гостиной, голубоватую плотную бумагу. Точнее, бумажные листы были вложены между прутьями клетки и обоями, чтобы птицы их не щипали. А на листах виднелись записи, сделанные от руки старинными коричневыми чернилами. Брат выпросил у горничной такой же плотной бумаги, якобы для воздушного змея. Она и вытащила для него из деревянного, окованного железом сундука заветный листок. За ужином Николай рассказал все — и о канарейках, и о бумаге, и о тайном сундучке — отчиму, а моему отцу. Он же, только взглянув на старый лист, сразу понял, что это рукопись его деда — «История Петра Великого». Вот такая вышла история с «Историей»!

    — Просто святочный рассказ! Впрочем, чего в жизни не бывает!

    — Это ты верно сказала. Я вот в жизни своей за большими чинами не гнался, был зоотехником, оперативником угрозыска, партизаном, печатником, а оказался в родстве с коронованными особами. В том числе и с английской королевой.

    Перед ее визитом в Россию я получил телеграмму из Букингемского дворца, где Ее Величество Елизавета II и герцог Филипп Эдинбургский извещали меня о своем приезде и выражали желание встретиться. Не знаю, правда, о чем бы я говорил с королевой,— жизненные пути у нас очень уж разные. Думаю, что о прадеде. Ведь Елизавета II знает и любит пушкинскую поэзию и, кроме того, состоит в дружеских и кровных связях с моими дальними родственницами — прапраправнучками поэта герцогинями Александрой Аберкорн, Натальей Вестминстерской. Наталья — крестная мать внука королевы принца Уильяма. А шафером на свадьбе Елизаветы II был праправнук Пушкина — Дейвид Майкл Маунтбеттен, маркиз.

    — Вот уж поистине, как писал Ваш прадед: «Бывают странные сближения...» Григорий Григорьевич, а как Вы оказались в уголовном розыске, ведь учились-то на зоотехника?

    — Время было такое. Вызвали в райком. Вручили путевку на службу в Московский уголовный розыск — МУР. Спросили, правда, не откажусь ли: работа опасная,— а то могут и в пушкинский музей направить, там спокойней будет. Я им ответил, что Пушкины никогда от опасной службы не бегали. И фамилия у нас военная, боевая. Дед мой Александр Александрович воевал в Болгарии в русско-турецкую войну, за храбрость был награжден золотой георгиевской саблей, отец в первую мировую командовал 91-м Двинским полком, потом перешел на сторону Красной Армии...

    Честно скажу, не люблю вспоминать те годы. Работал на Петровке, 38; оперативником в Октябрьском районе Москвы. Ловил жуликов, бандитов, нечисти много было разной. А когда немцы к столице подступили, добровольно ушел на фронт, в партизаны.

    — Несколько лет назад я все пыталась расспросить Вас о партизанских подвигах, а Вы на все вопросы отвечали: «В общем, задание было выполнено...»

    — Я и сейчас так отвечу.

    — Тогда придется мне рассказать Вам о партизане Григории Пушкине, что довелось узнать от Вашего боевого друга Александра Кишкина. Итак, 30 сентября 1941 года ваш отряд близ станции Дорохове освободил более двухсот девчат, отобранных немцами для отправки в Германию. Партизаны разделились на группы, чтобы безопасней было выводить бывших пленниц. Выбирались к своим лесными тропами, еды — никакой. Девушки, и без того истощенные, буквально валились с ног. И тут, на счастье, попался немец. Он вез на бричке коробки с галетами и шнапсом. Возничий был явно навеселе и не сразу понял, что попался к партизанам. Придя в себя, стал уверять, что не питает к России зла и что до войны учился в Берлине, изучал Пушкина и даже читал «Евгения Онегина». Тут уж партизаны расхохотались и кое-как втолковали ему что его-то и взял в плен сам Пушкин, только правнук поэта. Немец долго отказывался этому верить, так как был твердо убежден, что всех потомков Пушкин как дворян, расстреляли или сослали на Соловки...

    — А как закончилась эта история, знаешь?

    — Нет.

    — Так вот, в 1965-м, когда праздновали двадцатилетие Победы, меня пригласили в Центральный Дом литераторов на торжественное собрание. Были там и иностранные гости. Один из них попросил переводчика помочь отыскать в Советском Союзе правнука Пушкина. Тот ему и указал прямо на меня. Так я встретился с сыном Карла Мюллера, того самого пленного немца, любителя Пушкина.

    — Григорий Григорьевич, а Вы сами счастливый человек?

    — И счастливый, и богатый Только богатство мое особенное Это не коттеджи и лимузины и солидный банковский счет, а старинное родословное древо. И ему берущему свое начало от первого славянского князя Рюрика, могут позавидовать сильные мира сего.

    — Григорий Григорьевич, с сколько потомков поэта ныне здравствует?

    — На сегодняшний день 219 по всему миру. Одни рождаются — уже седьмое поколение появилось, другие уходят. Жизнь идет.

    Мне странно сознавать, что уже старше и Александра Сергеевича и Натальи Николаевны, моей прабабушки. Сейчас я и сам стал прадедом и понимаю, какое это близкое родство.

    Моя фамилия легкая, веселая, звучная. Скажешь — Пушкин, и люди улыбаются, тянутся к тебе. Это огромная радость, но и тяжелейший жизненный крест. Теперь, когда перешагнул за 80-летнюю отметку, без ложной скромности могу сказать: я его достойно пронес. Стихов никогда не писал, этот наказ Александра Сергеевича все его потомки свято соблюдают. Вам же, мои соотечественники, хочу пожелать здоровья и душевного спокойствия. А чтобы все это исполнилось — читайте Пушкина!